Вилим Иванович (Георг Вильгельм) де Геннин

Вилим Иванович (Георг Вильгельм) де Геннин (1676—1750)

Генерал Геннин [Hennin], голландец по происхождению, личный друг Петра, служивший в России с конца XVII века и принявший российское подданство, был сух и резок в общении, стремился к умеренности в быту и славился способностью выполнять всё намеченное. По сути, то был технарь, железной самодисциплины человек, прагматик. Генерал патологически ненавидел людей празднолюбивых и пьяниц.
В конфликте Демидовых с Татищевым он, хотя и не сразу, встал на сторону последнего: вне зависимости от правоты или лживости демидовского доноса казенные служители по неписаному кодексу чести всегда поддерживали друг друга в глазах императора. К тому же, Никита Демидов, добившись смещения ярого своего ненавистника, готов был к замирению. Относительно устной просьбы Петра генерал впоследствии высказался: «Капитан Татищев во оных неисправностях, и остановке, и разорении Его ИВ заводов не винен» [1].
О необходимости постройки Исетского завода у генерала не имелось никаких сомнений. Всего через девять дней после прибытия на Уктус, 17 декабря, он непререкаемо поставил в известность Берг-коллегию: «Весною буду строить железные заводы на Исети расстоянием от Уктусских заводов для фабрик – за 6 верст, а для домен – за 10 верст слободами [приписными – Авт.] и вольными людьми, нанимая за деньги… А положения оных мест изрядные» [2]. Тогда же он принял решение временно под свою ответственность определить к заводским делам Татищева, задержать от отправки в Сибирь Бурцева и отказать в отставке Патрушеву. (Иван Федорович был еще не стар – всего 46 лет, но страдал от множества давних увечий: его чуть не до смерти порубили когда-то разбойники, а во время пожара в Москве при взрыве порохового погреба кирпичом выбило левую руку, которая с тех пор сохла). Однако Блюэра, постоянно ссорившегося с новыми людьми, через месяц пришлось отослать в Соль Камскую в подчинение Михаэлиса [3]. Большую надежду генерал возлагал на прибывших в его команде энергичных и довольно способных артиллерийских кондукторов (выпускников учебного заведения) Никифора Клеопина и Константина Гордеева. Они были ровесниками века, окончили заводскую школу на Олонце и состояли при Геннине с 1716 года.
На четвертый или пятый день после прибытия в Уктусский завод Клеопин с Гордеевым, личные порученцы – «глаза и уши» генерала – уже измеряли ватерпасом перепады высот по берегам скованной льдом Исети. И всюду натыкались на заваленные снегом, всеми забытые штабеля строительного леса. На основании их доклада Геннин и писал в Берг-коллегию об «изрядном месте». Комиссар Бурцев, прекрасно знавший здешние земли, отмечал 15 декабря: «Елико мог, присмотрел, есть удобные места к строению новых железных заводов, а именно: в первом месте – в верх по Исете-реке от Уктусу в 6-и верстах, где по указу артиллерии капитана Татищева место расчищено и лесов несколько наготовлено; в другом – от того в 3-х или 4-х верстах вверх той реки… А по сказке плотинных мастеров Ивана Мелентьева и бывшего (т.е. отставного – Авт.) Федора Михайлова и подмастерья Семена Черепанова, оные места к строению заводов весьма удобные и водою и лесами довольны. А без простою будет в сухую погоду воды на 10 молотов» [4].
Впрочем, поначалу генерал намеревался строить два небольших завода в двух местах. При верхней плотине – домна и пильная мельница, при нижней – молотовые и прочие фабрики [5]. Но с 11 марта речь велась об одном «великом» заводе с крепостью при нижней плотине. Это было место, где начинал Татищев.
Подразумевалось, что основная тяжесть строительных работ ляжет на плечи крестьянства. В начале февраля 1723 г. на Уктусе проездом побывал сибирский губернатор князь Александр Черкасский. По соглашению с ним десять государственных слобод Верхотурского уезда и Каменского дистрикта Сибирской губернии перешли под ведение Бергамта (так с прибытием Геннина стала называться горнозаводская администрация). В дальнейшем они составили ядро Екатеринбургского ведомства. Руководить припиской и нарядами крестьян в заводские работы входило в обязанности земского комиссара – эту должность со времен Татищева занимал тобольский дворянин Степан Козьмич Неелов (1681 г.р.). Геннин также распорядился без особого шума, ибо считалось это не вполне законным, принимать на поселение при строящемся Исетском заводе пришлых людей, не имеющих паспортов. Тем не менее всерьёз рассчитывать на массовый приток вольных работников не приходилось, и в декабре генерал обратился в Тобольск и через Берг-коллегию к Военной коллегии с просьбой прислать хотя бы полтысячи солдат [6]. Ударной дисциплинированной силой на строительстве должны были стать солдаты Тобольского гарнизонного полка.
К уктусским мастерам Геннин отнесся довольно скептически, так что технических специалистов, знающих местные условия, приходилось просить у Демидовых. На строительстве всякого завода основную роль играли управитель и плотинный уставщик (старший мастер), по нашим понятиям главный инженер, определявший расположение всех фабрик. При строительстве железоделательного завода многое зависело также от доменного уставщика или мастера. В команде Геннина прибыли с Олонца несколько толковых мастеров, а многие приезжали по вызову, но их черед еще не наступил, они пока осваивались.
Финансовое руководство предприятия возлагалось, как и прежде, на Патрушева и определенного ему в помощь заводского комиссара Якова Сабурова; поставкой строительных материалов и инструментов ведал заводской комиссар Бурцев; провиантское снабжение всех работников на строительстве Геннин поручил его родному племяннику, 25-летнему уктусскому купцу Никите Петровичу Бурцеву (Никите Петрову).
В конце февраля прибыл из губернии батальон Тобольского полка в составе 4 рот, всего 540 человек. Командовал батальоном командир 1-й роты капитан Ян Кралевич (Cralewitz; русские его звали Иван Королевич). Он был польский шляхтич, участник Северной войны на стороне шведов. Оказавшись в русском плену, он принял присягу царю Петру, что считалось тогда делом вполне обычным. В двух батальонах Тобольского полка, работавших на строительстве Екатеринбурга в 1723 – 1724 гг., числились 40 шведов из бывших пленников, в том числе почти все офицеры [7]. Сам Иван Королевич до недавних пор служил в Санкт-Петербургском полку [8].
6 марта на берега Исети отправилась маршем первая солдатская команда в 160 человек, которым была задача за десять дней срубить 16 изб – по четыре на роту и начинать бить сваи для крепостных стен. Вёл их командир 3-й роты прапорщик Карл Брандт [9]. На Исети команду встречал Никифор Клеопин, наметивший уже по утвержденному Генниным чертежу места казармам, плотине и крепостным бастионам и обязанный теперь надзирать за строительством от его имени. Как говаривал в подобных случаях генерал своим порученцам: «Смотреть накрепко вместо моего глаза».
Первым делом встали дощатые «шалаши» (фактически бараки) с печками из каменных плит для кашеваров, появились солдатские временные землянки с печками же и с набросанной на пол соломой и хвоей [10]. Возчики провианта в каждой подводе везли с Уктуса по полсотни кирпичей – выкладывать печи в строящихся избах. 12 марта солдаты «заложили город», начали строить срубную на сваях крепость. Та зима была малоснежная и скоро кончилась. Казалось, сама природа благоволила основателям.
Вместе с первыми строителями очутились на Исети и первые поселенцы. Ими были четверо то ли отпущенных, то ли беглых (разбираться никто не собирался) строгановских крестьян, поселившихся прежде на Уктусе, довольно богатых. Двое из них – жители Нового Усолья Степан Брагин и Иван Минюхин – еще по дозволению Татищева в 1722 г. откупили Уктусскую винокурню и право на постройку и содержание кабака в новом заводе [11]. Четверо уктусских кирпичников со старшим Лукой Марковым (Удалых), взяв подряд на поставку 200 тыс. кирпичей, сверх того обязались уже в марте построить на Исети харчевню [12].
25 марта прибыл второй батальон Тобольского полка в количестве 550 человек – три солдатские роты, одна гренадерская [13]. Полк привел майор Иоганн Бриксгаузен [Brückhausen], лифляндский немец, также воевавший недавно за шведов.
На другой день управителем Исетской заводской канцелярии генерал Геннин назначил прибывшего с полком из Тобольска опального московского дворянина Федора Борисовича Еварлакова: «Определяю Вас на оных заводах заводским комиссаром и вручаю Вам ведать оные заводы… А для показания мест под квартиры и прочего строения определен там кондуктор Клеопин, которому даны чертежи всем строениям за моей рукою, по которым он будет Вам показывать места, какое строение имеет быть. И Вам велеть по оному его показанию строить» [14]. Еварлаков был сослан и разжалован из дворянства в тобольские дети боярские за участие в заговоре царевича Алексея. О деловых качествах Еварлакова известил Геннина Татищев, который еще в 1721 г. временно ставил его комиссаром Алапаевского завода. И генерал ходатайствовал за него перед Сенатом: «Тихий, и твердого состояния, и к делу смышлен, какого в его пару сыскать здесь нельзя» [15]. На Уктус он приехал с сыном, жена его осталась в Тобольске.
В тот же день Геннин назначил старшим над молотовыми мастерами прибывшего с Олонца иноземца Йохема Рамфельта (Ехома Якимова) [16]. Молотовые мастера и подмастерья, самый многочисленный, сплоченный и дисциплинированный отряд заводских работников, более всех в этот период напоминали пролетариат (разумеется, чисто внешнее сходство, а не суть). А от успеха сборки и монтажа кричных молотов – главного элемента вододействующего оборудования завода – зависело качество основной заводской продукции, полосового железа. День 26 марта стал считаться датой начала заводского строительства. Назавтра учитель Уктусской школы Петр Рыбников получил приказ наметить от Уктуса до Исетского завода столбовую дорогу [17].
И, наконец, в начале апреля на Исети появился долго всеми ожидаемый плотинный уставщик Леонтий Степанович Злобин, ради такого дела отпущенный на год с Невьянского завода. 46-летний вологодский крестьянин-отходник высоко ценился Демидовыми и имел у них статус приказчика. О его прибытии Геннин так известил Еварлакова: «Послан к тебе присланный по моему прошению от комиссара Демидова приказчик да с ним плотинный (имеется в виду плотник – Авт.) да ларевой мастера. И ты изволь тому приказчику показать свою любовь и ласку, также и другим с ним посланным, понеже они самые искусные в своем деле люди. И чего будут они у тебя требовать ко оному строению – отправляй немедленно. Также прикажи, чтоб наш плотинный мастер Иван Мелентьев присланного плотинного слушал, и присматривался бы к его делам, и не был бы ему противен, и учился бы у него. И сам изволь над ними надсматривать, чтоб они были им, мастерам, послушны и вежливы и делу внимали с прилежанием» [18]. Этим распоряжением Злобин фактически назначался техническим руководителем строительства.
В апреле приступили к плотинной работе попеременно наряжаемые крестьяне из деревень 20 приписных и не приписанных, ближних и дальних слобод – Арамильской, Арамашевской, Багарякской, Белослудской, Белоярской, Исетской, Калиновской, Каменской, Камышевской, Камышловской, Катайской, Колчеданской, Красноярской, Мурзинской, Невьянской, Новопышминской, Окуневской, Пышминской, Тамакульской, Шадринской [19].
По всей длине будущей плотины отрыли ров до твердых пород глубиною много ниже русла реки; по краям рва, обращенным к будущим пруду и фабрикам, вбили по 3 ряда свай; на сваи уступами настелили бревенчатую решетку – реж, перекладывая места соприкосновения со сваями мхом и забивая промежутки между бревнами глиной; вдоль намеченных проемов в теле плотины – вешнякового и двух ларевых прорезов – установили поверх режа свинки, т.е. плотно набитые глиной деревянные срубы с перегородками внутри; забили глиной весь ров, трамбуя её слоями и смачивая водой для придания вязкости. Далее в дно реки начали забивать несколько рядов свай, постепенно отводя ток воды. С обнажавшегося дна выгребали ил и набрасывали камней, а поверх их настилали досчатый сливной мост (позже стали называть: понурный мост); верхний конец сливного моста уперли в брус, лежащий на прудовом ряде свай; изнутри получившийся вешняковый прорез или вешняк расперли брусьями, уперев их в стенки свинок; впереди всей конструкции укрепили обитые железом стойки со съемными ставнями в полширины вешняка – регулировать уровень растекавшегося пруда. После этого оставалось насыпать глиняную отсыпь в прудовую сторону, а за ларевыми прорезами, также оборудованными съемными ставнями, протянуть держащиеся на стойках длинные деревянные водотоки с прямоугольным сечением – лари. С отводных желобов ларей вода должна была стекать на деревянные колеса в фабриках, двигать воздуходувные меха в доменной фабрике, молоты в кричных (железоделательных) фабриках, подвижные пилы на поставах в пильной мельнице (лесопилке) и т.п. И еще год или два предстояло досыпать постоянно оседающую и подмываемую плотину.
Так довольно вкратце можно описать то, чем были заняты крестьяне 20 слобод, сменявшиеся каждый месяц. В апреле работали 983 человека, в мае – 1102, в июне – 1389, в июле – 2300, в августе – 1518, в сентябре – 1820 [20]. В августе и сентябре им помогали солдаты, уже построившие к тому времени крепость и большинство казенных квартир. (К октябрю тобольская команда насчитывала 1151 человека [21].) Заводские работники и солдаты сколачивали, обивали железом и устанавливали лари. С ними работали и новопоселенцы – пришлые люди из Архангельской и Казанской губерний, из вотчин Строгановых. Жили те люди во временных балаганах из жердей, крытых корой и хвоей.
…С прибытием Злобина Геннин передал 5 апреля команду по Бергамту Патрушеву и отправился на строительство [22]. Здесь, судя по всему, возникла некоторая неприязнь между ним и Еварлаковым. Заводской комиссар оказался не готов к железному ритму работы по 12-14 часов в сутки, нервному перенапряжению, ответственности за тысячи людей и суровому быту. («Увидел он, что надобно всегда вставать рано, и не знал, как отбыть отсюда», – писал позже Геннин [23].) С 1 мая до ноября всеми работниками на строительстве – солдатами, крестьянами и пришлыми людьми – командовал Иван Королевич [24]. Сам генерал до ноября, весь сезон строительных работ, неоднократно выезжал на Исеть и часто и подолгу там находился. На нем лежало общее руководство, он вел стратегию строительства. То был главный год его жизни.
22 апреля генерал официально распределил ответственных по участкам: плотина – Злобин; доменная, фурмовая и свирельная фабрики (в двух последних отливка и сверление чугунных изделий) – подмастерье Максим Орловский; две молотовые фабрики – Рамфельт; досчатая фабрика – мастер Василий Шелех; железорезная фабрика – мастер Василий Шуплецов; укладная фабрика – мастер Анкудин Баташев; стальная фабрика – мастер из шведов Петер Дейхман; жестяная фабрика – мастер из саксонцев Иоганн Ваплер; проволочная фабрика – саксонский же мастер Томас Меллер [Müller]; пильная мельница (лесопилка) – подмастерье Антон Карпов [25]. Кроме Злобина все они прибыли с Генниным с Олонца. Генерал не любил неожиданностей.
В мае с закладкой домны – кроветворного органа будущего завода – строительство развернулось, наконец, в полную мощь. Под командой 35-летнего Максима Андреевича Орловского, по происхождению польского шляхтича, работали более полусотни человек.
Меж тем на рождавшийся завод обрушивались одна за другой напасти. Уже в апреле выяснилось, что строителям не хватает запасенного продовольствия [26]. Крестьяне отпрашивались за хлебом в родные деревни и, не получив разрешения у Еварлакова, уходили самовольно. Строительство залихорадило. Весна выдалась вообще голодной, по ближним слободам падал скот. Геннин тогда впервые чисто по-петровски встряхнул край. По слободским и сельским церквям общинные старосты и сотники зачитывали его указ от 22 апреля, достойный быть обращением мифологического «культурного героя» к людям: я-де вас отучу валяться на печи… Указ отныне зачитывали четырежды в год; текст его опубликован [27].
Прибывший в команде Геннина лекарь, саксонец Иоганн Йозеф Спринцель [Sprintzell], выявил среди солдат «французскую болезнь»: ели из общих котлов, никакой санитарии… Заболевших пытался лечить сам, многих приходилось отправлять в Тобольск на замену [28]. Вдобавок появились случаи пьянства, впрочем быстро и безжалостно пресеченные генералом. Так, случилось ему отдать приказ о наказании батожьем молодого уктусского купца Ивана Харчевникова за кабацкую драку с караульным драгуном [29]. Сержанта с капралом, напившихся на карауле, приговорили к расстрелу, но обошлись батогами. Уже тут было не до них.
Началось брожение среди нестойких духом солдат. Никто не жаловался на кормежку, и солдатское жалованье выплачивалось без задержек, но организм не выдерживал беспрерывной работы. К маю множество солдат и унтер-офицеров свалились в болезнях, а некоторые без христианского покаяния испустили дух. Для того из Тобольска от Спасской церкви был вызван священник Иван Ефимов. В мае же прибыли дополнительно 54 военных человека [30].
В месяц май сходились некоторые из тобольчан в лесу на левом берегу реки, пили березовый сок и вели разные разговоры: «Сговор был весной, когда мы ходили гулять в лес пить соку». Уговаривали самих себя и других бежать на Волгу, обратно в Сибирь, в недавно построенный на юге казачий городок Сакмару. Иногда в солдатские балаганы заползали уктусские мужики – поговорить о ценах на винтовки, о краденых лошадях, о дороге в Башкирь, где можно было, скрытно пожив, обрасти волосами.
Человек двадцать бежали благополучно, остальных переловили – под пытками они выдали всех, кого знали. Дознание велось в Уктусском заводе под председательством Бриксгаузена, при участии офицеров полка, иногда с привлечением Патрушева и Неелова. Трибунал, или «кригс-рехт», вершился на основании Военного артикула, причем самого страшного пункта его – о бунте и возмущении: «Всякий бунт, возмущение и упрямство без всякой милости имеет быть виселицею наказан». Еще говорилось о заволновавшихся на юге башкирах («которые, как слышно, подымаются, а незнаемо, против кого»), и что за побег со строительства крепости не щадят. Приговоры расследователей утверждал Геннин.
Всего к смертной казни приговорили восемнадцать человек. Десятерым солдатам по смягчающим обстоятельствам Геннин заменил казнь на шпицрутены – по девять раз сквозь полковой строй. Троих в честь именин императора приказал отпустить прямо с эшафота – двенадцать раз сквозь строй. Они выжили и сразу по наказании, окровавленные, присягали повторной присягой у развернутого полкового знамени.
Двенадцать беглых также получили шпицрутены – по 3, по 4 и по 6 раз сквозь строй. Четверых по наказании кнутом и с вырезанием ноздрей определили навечно в заводскую каторгу. 12 июня повешен был солдат Семен Сотников. А главная экзекуция состоялась 10 августа.
В тот день сквозь строй собранного Тобольского полка прогнали восьмерых беглых (в том числе четверых, приговоренных прежде к повешению) и одного конокрада. Получил свое приговоренный к ссылке на галеры уктусский бобыль – еще один помилованный смертник: «Бить кнутом на площади нещадно и вырезать ноздри». (Геннин вписал своей рукой: «И ухи обрезать».) Взошли на виселицу бобыли Иван Широков и Степан Колесников. А на вечерней заре колесовали гренадера Василия Жеравцова. 26-летний парень из Уржума, прозванием Комиссар, прежде уже убегавший со службы, на допросе под пыткой признался, что в прежнем побеге разбойничал на Вятке и имел на совести двоих убитых крестьян. И на этот раз подговаривал прочих бежать на Волгу за лихой жизнью. О солдатах, впавших в разбои, написан был пункт 185 главы 21 Военного артикула: «Колесовать и на колесо тела их потом положить». Отсеченную голову его по приговору кригс-рехта по приказу Геннина воткнули на «спиц» – на торчавшую ось колеса [31].
В муках рождавшийся город умылся кровью, и все это несколько напоминало жертвоприношение. Тем паче, что спустя двенадцать лет колесо св. Екатерины официально стало первым символом города [32].
Еще 22 мая покончил с собой Федор Еварлаков.
Известно, что первый управитель строящегося Исетского завода жестоко страдал из-за опалы, нервозно ожидал восстановления в дворянстве. Перед самоубийством он получил письмо от жены, прочитал его и сжег в печи. В июле пришел указ Сената, где не знали о случившемся, о прощении ему вин и возвращении шпаги (т.е. восстановлении в дворянстве) [33].
В начале июня на место погибшего назначен был Федор Ермолаевич Неклюдов, сын плотинного мастера, личность довольно заурядная. На первых порах руководство его ограничивалось, в основном, ведением делопроизводства по Исетской заводской канцелярии. В условиях дикой нехватки не только технических специалистов и самостоятельных администраторов, но и просто грамотных людей приходилось изворачиваться. Для предприимчивых же и способных действовать без указок сверху находились дела поважнее.
4 июня Татищев отправился по приказу Геннина осматривать строящиеся Пермские медеплавильные заводы – Ягошихинский (командовали строительством саксонец Вольф Мартин Циммерман и шведский капитан Ёран Берглин) и Пыскорский (командовал с ноября 1722 г. горный офицер Игнатий Юдин). До середины весны 1723 года Татищев провел на Уктусе, в апреле-мае командовал строительством крепости в Горном Щите [34]. Вернулся он в конце сентября уже в Екатеринбург. Шведский прапорщик Карл Шкадер успел за это время отвезти пакет генеральских писем Петру и Екатерине от 12-13 июня (в том числе писанных в день казни солдата) и возвратиться с ответом императрицы: «Что же Вы писали, что построенный на Исети завод именовали… Екатериненбург, и оное також Его величеству угодно. И мы Вам… за название во имя наше завода новопостроенного благодарствуем» [35].
Обычный завод именовался по названию реки, на которой возводилась плотина. Но этот был необычный. Требовалось указать на дистанцию между ним и всеми прочими заводами края, настоящими и будущими. А появившиеся уже в том году контрактеры из лютеранских Саксонии и Швеции явственно слышали в звонком названии «Екатеринбург» имя святой, чтимой в их странах как покровительницы горных ремесел. Сам генерал в тот период придерживался, похоже, не лютеранства, а «голландской веры» [36] – кальвинистской ветви протестантизма.
В июле Бергамт безо всяких указов стал именоваться Обер-бергамтом – генерал самолично повысил его статус. 1 августа Иван Патрушев по приказу Геннина перевез все дела Обер-бергамта с Уктуса в только что построенный мазанковый дом в черте крепости на правом берегу Исети [37]. В тот же день в разговорах и документах исчезли слова «Исетский завод». Строящийся Екатеринбург стал столицей Урала. Забегая вперед, отметим утверждение названия завода в указе президента Берг-коллегии Якова Брюса от 5 февраля 1724 г.: «Построенным на Исете железным заводам в славу Ея величества быть именем Ея величества государыни императрицы Екатеринбургским… И для того тебе, генерал-маэору, в славу тех заводов имени иметь старание…, дабы от того слава Ея величества вовеки не угасла» [38].
В конце августа генерал отправил майора Бриксгаузена в Тобольск за солдатским обмундированием: близились осенние холода, а полк уже изрядно поизносился. По словам самого Геннина, «солдаты наги и босы становятся». С майором он переслал несколько сообщений губернским властям, и среди них – секретное письмо исполнявшему должность губернатора князю Козловскому. Недавно пришли вести о набеге то ли башкир, то ли казахов на Шадринский дистрикт, и никто не знал, что там у них еще на уме. В Тобольске говорили о множестве людей, уведенных в плен, а русская армия ушла в Персидский поход, а народ горше, чем от степняков, страдал от чиновного произвола. И генерал Геннин высказывался о немедленном строительстве крепостей по всей Сибири.
«Сиятельный князь Семен Михайлович! Должен Вам писать, чтоб Вы резолюцию имели, как границу беречь от нападения Казачьей Орды, татар и башкиров, которые во всякий год христиан берут и варварам продают в несносные труды. Истинно, что до сего времени оное дело так плохо пропущено от вышних прежних Сибирских управителей (генерал имеет ввиду недавно репрессированного губернатора Гагарина – Авт.). А как Вам самим известно, наша армия отлучена далеко: одна часть к Турецкой границе, другая к Персии. И о том Казачья Орда и прочие татара небезызвестны. И ежели Бог не сохранит, учинить они могут какое вредное бессчатие…, и могут всю Сибирь разорить, и Тобольск не устоит. Для того, слышно, что плох порядок. И мой совет при сем Вам посылаю. И хотя без указу от нашего всемилостивейшего императора нельзя с такими ворами войну зачинать, однако ж хранить народ и высокий Его ИВ интерес, а по нужде и обороняться, не запрещено. И ежели Вы какой совет положите, то я Вам в строении крепостей рад помогать. И скоро можно сделать, ежели морозы не захватят, и ежели плуты – сибирские приказчики и комиссаришки – верны и рачительны станут, а мужиков не разорят. Которых мужиков могут поголовно в работу забрать, а за взятки богатых отпускать, а убогих мучить и паче варваров разорять. И от того они, бедные, и по нужде бегут от тех тягостей» [39].
Но пока надо было достраивать завод.
Вообще, всякий завод считался построенным, когда начинал действовать. Когда в плотине отпирали ларевые окна, вода по ларям текла на колеса, и начинали бить кричные молоты. Всякому было ясно, что из политических соображений такое событие в Екатеринбурге следует приурочить ко дню святой Екатерины – 24 ноября.
К сентябрю плотинное строение в основном завершили; начал разливаться пруд. 1 октября священник Иван Ефимов освятил закладку Екатерининской церкви. 7 ноября запустили боевые молоты. Запустили их всего на два дня: еще строилась домна, еще не было своего металла, нечего было ковать. Йохем Рамфельт следил за пробным пуском. Сам генерал в те дни ездил на Алапаиху и в Верхотурье к воеводе: готовилось строительство Лялинского медеплавильного завода. За него оставался Татищев и в конце ноября уехал в Москву. Достройку завода отложили до весны. И всё же до конца года из криц, наплавленных двумя уктусскими домнами, под екатеринбургскими молотами наковали 2 784 пуда полосового железа – примерно месячную норму [40].
А в день святой Екатерины – в день именин новорожденного города – пальнула холостым зарядом пушка, солдаты Тобольского полка с распухшими суставами и изорванными жилами ревели и рыдали «ура» и пили вино за казенный счет. Новопоселенцев никто не угощал. Крестьян 20 ближних и дальних слобод на торжества не пригласили вовсе.
Не счел нужным присутствовать на торжестве и генерал Геннин. От Алапаевского завода путь его лежал в Соль Камскую к Михаэлису и далее через Ягошиху и Кунгур в Невьянский завод и Екатеринбург. Начиналась битва за медь, и генерал должен был убедить упрямца берг-рата, о котором всегда высказывался саркастически, что медная плавка возможна и на железных заводах. Еще в июне он приказал форсировать добычу на трех медных рудниках, а теперь писал Патрушеву: «Вели как возможно спешить, чтоб хотя одна плавильная печь в Екатеринбурге в ходу была, и вели зачинать плавить токмо с колчеданом. И на Уктусе вели такожде плавить, чтоб добрый роштейн родился, и он, мудрец Соломон, не нашел бы причины наше плавление хулить». К возке медной руды с рудников генерал велел определить всех имевшихся в наличии лошадей, в том числе и свою собственную [41].
Две медеплавильные печи монтировал саксонский мастер, законтрактованный в Эрфурте, Вильгельм Штифт. Медную плавку в Екатеринбурге (точнее первый технологический этап ее) Геннин продемонстрировал Михаэлису в конце декабря [42]. На этот раз обошлись без салюта, и генерал почти тотчас отправился на переговоры в Тобольск. Он лучше других знал, что настоящая работа только начинается. И оттого не щадил он ни себя, ни свою команду в тот жестокий и славный год.

http://book.uraic.ru/elib/Authors/korepanov/Sait3/111b1.html
В РАННЕМ ЕКАТЕРИНБУРГЕ (1723 – 1781 гг.).